«Всё, папа, я туда». На Украине погиб 21-летний краснодарец, мы поговорили с его отцом-военным

Спецоперация на Украине продолжается уже 103 дня. Мы продолжаем рассказывать о тех кубанцах, которые погибли в ней. Среди них был и 21-летний парень из станицы Старокорсунской (Краснодар) Александр Руденко, рядовой разведбата 810-й бригады морской пехоты. Молодой человек стал срочником всего за 2,5 месяца до 24 февраля и не дожил до своего дня рождения два месяца.

Историю Саши нам рассказал его отец Андрей, который сейчас работает фельдшером скорой помощи в Краснодаре. Он прапорщик спецразвездки и ветеран боевых действий. Мы публикуем его монолог с небольшими сокращениями.

Мой сын Саша с детства стремился к военной службе и молча к ней готовился — у него был пример отца перед глазами. Он учился в школе № 85 в станице Старокорсунской, занимался вольной борьбой в спортшколе. А затем его перевели в кадетский корпус.

Плохого о нём никогда не говорили, он был добродушным. Настолько открытый ребенок, что это всех поражало. То собачек, то кошечек, бывало, принесет домой. Мы его ругали: «Сашка, ну что же ты!» — «Но не умирать же им на улице!» Бывало и так: мы Саше собирали поесть на работу, он с собой забирал, а потом мы как-то спрашиваем: «Саша, ты поел?» — «Да, поел». А оказывается, он еду относил нашей знакомой, беженке-грузинке. Он думал о других. Я служил в разведке, у нас такой девиз спецназа внутренних войск: «Мужество, отвага, честь». Вот по таким правилам и по таким законам он и жил. Он ничего не боялся.

Его старший брат, ему 30 лет, окончил академию Ушакова в Новороссийске, Саша тоже там учился. Но у него проблемы с глазами, поэтому он не окончил. Сын пошел в юридический техникум, а затем поступил на «вышку» заочно в университет в Невиномысске, тоже юридический факультет. В это время работал, нам с матерью помогал. В декабре 2021 года он бросил учебу и пошел срочником в армию — решил, что юридическое [образование] не для него. Саша ничего не сказал нам, мы уже только потом узнали. И с первого дня срочной службы сказал: я пойду на контракт. Хотел именно в морскую пехоту.

Когда именно он подписал контракт, мы не знаем. Когда всё началось, [спецоперация], погиб его друг-офицер. И Сашу это переломало, его как подменили: «Всё, папа, я туда».

Говорил: «Наши деды били нацистов, и я должен. Потому что кто еще пойдет?» Вот эти крашеные чубы, которые, простите, в женских трусах и лосинах ходят? Он их вообще не переваривал, говорил: «Что это, мужики что ли?» Вот такое у него было видение порядочности, честности, справедливости.

Мне неизвестно, когда именно он пошел на спецоперацию. Оттуда Саша особо не звонил и не писал, только вот так: пап, всё хорошо, мам, всё хорошо. Он ничего не рассказывал, всегда веселый был. Когда крайний раз Саша позвонил мне, он сказал мне: «Папа, я буду поступать в военное училище, мне предложили». Он же там общался с ребятами из спецслужб и, видать, уже сделал свой выбор. Хотел вернуться и документы подать в училище.

Последний раз Саша связался с нами 14 мая: «Папа, я живой, все хорошо». Ничего не предвещало. А 18 мая он погиб. Похороны прошли в Старокорсунской, для меня они были как во сне. Там был и караул, и море людей. Друзей не было, он особо ни с кем не общался. Да, нам положена материальная компенсация, часть мы уже получили. Но знаете, не хочется никакой материальной помощи…

Было очень страшно

Санька шестого декабря призывался. Шестого! За месяц разве он может стать полноценным солдатом? Нет. Чтобы подготовить хотя бы более-менее бойца, нужно не менее двух лет, должна быть настолько сильная подготовка в армии! В наше время солдатики служили два года срочной службы. Мы готовили солдат около года, вот столько они у нас были на базе. После этого они были с нами на выездах в горячие точки. Вот о чем я говорю — это должно быть на уровне рефлексов. Я вот работаю сейчас в скорой — ампула падает, а девчонки даже не понимают, как она у меня остается в руках. Молниеносная реакция, понимаете? До сих пор сохранилась. Всё было отточено.

Саша меня раньше спрашивал: что самое страшное на войне? А я молчал, старался ничего ему не говорить. Он снова: А тебе было страшно? Я говорю: да, сыночка, было очень страшно. А самое страшное там, говорю, — это потеря чувства страха. Когда тебе становится всё равно, ты этим можешь подвести своих товарищей, которые идут сзади, спереди, сбоку.